совету директоров что-то повесомей мертвых мотыльков. Или… просто найти какие-то другие источники финансирования…

Я вышел за дверь, пытаясь представить себе сотни мотыльков, тихо падающих с неба, словно обрывки пепла от сгоревших газет. И от этой мысли по моей коже вдруг пробежал холод. Следующие несколько дней ни я, ни Вероника больше не вспоминали об этой истории. Все вернулось в обычное русло — по крайней мере, на какое-то время. Пока несколько дней спустя одно событие не перевернуло все с ног на голову.

*******

Я помню, что в тот день в Минске снова пошел дождь. Крупные капли воды катились вниз по стеклу, и, преломляясь в них, город постоянно менял свои очертания. Линии расплывались, как будто отражаясь в кривом зеркале. Солнца не было видно. И от этого все краски меркли, а полдень становился похожим на ранние сумерки.

В тот день в нашем офисе зажгли свет раньше обычного. Я сидел за монитором компьютера и, заливая в себя одну за другой кружки кофе, пытался закончить материал, который должен был сдать еще в среду.

— Антон Милевский? — проговорил чей-то голос рядом со мной. Я оторвал глаза от экрана ноутбука и в следующее мгновение прямо перед собой увидел молодого парня с сумкой через плечо, одетого в яркую униформу одной из компаний почтовой доставки. — Я спросил там у входа… Мне сказали, что я смогу найти его здесь… Мне нужен Антон Милевский… Это вы? У меня для него письмо.

Как будто не до конца уверенный в своих словах, парень начал водить взглядом по общему залу, где располагались столы большей части сотрудников офиса. Его лицо казалось растерянным, и было заметно, что в этот момент он чувствовал себя немного не в своей тарелке.

— Просто я сегодня первый день на работе… А из-за дождя на дорогах пробки…

— Это я.

— Что, простите?

— Антон Милевский — это я.

— А!!!

Услышав эти слова, парень из службы доставки добавил еще что-то нечленораздельное и, засуетившись, начал одну за другой доставать бумаги из своей наплечной сумки.

— Вы должны расписаться здесь… Да, спасибо, отлично… И вот здесь еще пожалуйста… Извините за задержку с доставкой…

— Вы, кажется, сказали, что у вас для меня письмо? — перебил я.

Курьер картинно закатил глаза и, улыбнувшись, добавил: «Да, конечно. Постоянно все вылетает из головы»…

С этими словами он снова нырнул в свою рабочую сумку и уже через пару секунд достал оттуда небольшой конверт. Такие уже редко используют для отправки писем. Я повертел его в руках. Простой конверт из плотной крафтовой бумаги. Сверху штамп со словами на польском и грубая верёвка, завязанная крест накрест. На оборотной стороне: адрес, мое имя и больше ничего — ни имени отправителя, ни контактных данных.

— От кого это? — спросил я курьера, но тот лишь пожал плечами и, попрощавшись со мной, просто зашагал в сторону выхода. Капли дождя за окном все сильней и сильней стучали по подоконнику. Дождь превращался в ливень. И оттого мое отражение на оконном стекле казалось каким-то неясным и смазанным, как старый потрет на котором вдруг ни с того, ни с сего потекла краска. Отведя взгляд от окна, я секунду повертел конверт в ладонях, а затем, одним движением оторвал от него тонкую полоску бумаги и извлек сквозь нее все содержимое.

Внутри была старая открытка. А на ней — горы и сосны за плотной поволокой тумана, скрывающие огромный отель, похожий на остров посреди бескрайнего белого моря. На лицевой стороне были выведены слова — «Мон-Сен-Мишель». И, прочитав их, я сразу понял, что они относились к названию отеля. На старом снимке он выглядел совсем новым — роскошный, изысканный и огромный, как старые трансатлантические корабли. Так выглядят дорогие гостиницы в день своего открытия, когда в каждой детали интерьера чувствуется первозданный лоск, который еще не успел потускнеть под слоем пыли и времени. Я повертел открытку в руках. На оборотной стороне было что-то вроде формуляра. Типовые строчки — а на них слова.

«Уважаемый, Антон М., с радостью сообщаем Вам, что Ваша бронь в отеле Мон-Сен-Мишель подтверждена. За Вами забронирован номер на три ночи. Будем с нетерпением ждать Вас в Высоких Татрах».

Ниже под этими словами — подпись и дата заезда: 30 июня 2016 года. Я узнал ее почти сразу, и от этой мысли меня бросило в дрожь. Ровно год спустя с того дня, как я посадил Кристину на поезд. Я вспомнил полупустой перрон, выложенный старой потрескавшейся плиткой. Железный навес с коваными фонарями. И свербящее где-то в груди предчувствие скорого расставания. Я вспомнил все. И от этих мыслей вокруг меня вдруг сделалось оглушительно тихо. Все звуки исчезли, и я не слышал больше ничего — ни стука дождя по стеклу, ни обычного шума рабочего офиса.

— Значит, еще увидимся?

— Обязательно.

На этих словах Кристина поцеловала меня очень коротко, как будто не прощаясь со мной навсегда, а просто провожая куда-то. Так целуют тех, с кем скоро увидишься снова. И в тот момент, я почему-то как-то по-особенному запомнил это. Один поцелуй. Очень короткий и очень быстрый.

Нет… Я зажмурил глаза так сильно, как только смог. Стараясь заглушить все мысли в своей голове, я отложил открытку в сторону и снова заглянул в тот конверт, в котором ее доставили. Внутри лежало что-то еще. Какой-то крошечный обрывок бумаги или нечто очень похожее на него. Я перевернул конверт — и в следующий момент мне на ладонь упала мертвая бабочка. Коричневые крылья с двумя темными точками по краям. Хрупкие усики и такое же крошечное тело, истлевшее настолько, что готово было в любой момент рассыпаться в пыль. Я повертел ее на ладони и вдруг понял, что передо мной была не бабочка, а мотылек. Я глядел на него несколько секунд. И постепенно раздробленные части мозаики в моей голове начали складываться в единую картину… Наш недавний разговор с Вероникой… Конверт без обратного адреса отправителя… И тот факт, что мне доставили его не домой, а прямо в офис…

Поднявшись со своего места, я зашагал в противоположную сторону офиса — туда, где за толстой стеклянной стеной находился кабинет для переговоров. Я знал, что Вероника сейчас там и в этот самый момент должна обсуждать с советом директоров бюджет газеты на следующий месяц. Время для разговора было более чем неподходящим. Но сейчас мне было плевать — принимай она у себя хоть Дейнерис Таргариен. Я должен был поговорить с ней и выяснить все прямо сейчас. И я не собирался дожидаться окончания встречи.

— Простите, туда нельзя… — проговорила молодая ассистентка, сидевшая за отдельным столом прямо у дверей кабинета. Но в этот момент я почти не слышал ее голос. Мое сердце колотилось где-то в районе шеи, и этот звук заглушал собой все происходящее вокруг. — Простите… Куда вы?… Вы не можете так просто…

— Что это все значит? — почти прокричал я, открывая перед собой дверь и прямым шагом, входя в зал для переговоров. — Ты могла для начала хотя бы просто поговорить со мной, прежде чем отправлять меня на другой конец Европы?

Мы стояли с Вероникой в метре друг от друга, но даже так я почти не видел ее. Вокруг нас была темнота, и лишь только белый луч проектора падал на стену рядом со мной ровным пятном света.

— Что бы это ни было — сейчас не место и не время, — проговорила Вероника настолько спокойно, насколько только была способна.

— Это ты отправила мне то письмо?

— О чем ты говоришь?

— О мертвых мотыльках в конвертах для писем!!! Если ты что-то раскопала — ты могла просто сказать мне. А не разводить здесь этот Сайлент Хилл!

— Что? — Вероника поморщилась, и на какую-то долю секунды злость в ее взгляде сменилась растерянностью. — Я ничего тебе не посылала. Откуда у тебя это?

— Я думал, ты мне объяснишь…

Последние слова я сказал уже совсем тихо. Вероника не знала ничего. И понимание этого вдруг снова вернуло меня